Присоединение Малороссии — такое важное, давно желаемое Русскими событие — произошло очень кстати, поскольку необходимо было несколько рассеять горестные чувства их доброго государя: его отеческое сердце страдало от беспокойств и неприятностей, почти беспрестанно происходивших в последние десять лет с его подданными. Началось все с беспорядков, происходивших от исправления церковных книг.

Прием царем Алексеем Михайловичем шведского посольства в 1674 году.

Можете себе представить, друзья мои, насколько нелегко было царю видеть, что его народ погибает от своего упрямства; что староверы, умирая в мучениях, говорили, что настало время гонения на православных христиан, что они с радостью переносят это гонение и ожидают, что дети их сделают то же.

Мы уже можем спокойно смотреть на их мирные секты, но не такие были они при царе Алексее Михайловиче, и потому неудивительно, что их споры очень беспокоили его доброе сердце. Почти в то же время пришлось ему испытать новое огорчение: война с Польшей и Швецией стоила так дорого, что почти вся казна истощилась и первые бояре царя посоветовали ему наделать медных денег с той же ценой, по какой ходили серебряные деньги. Все шло хорошо, пока все вещи продавались по-прежнему, но как только некоторые из тех же самых бояр начали пользоваться случаем и собирать у себя все серебряные деньги, а в обороте оставлять только одни медные, то все вздорожало, а от этого и весь народ заволновался. Только одно благоразумие государя остановило новые несчастья, которые могли бы произойти от этого смятения: он увидел, как непродуман был совет бояр, и отменил употребление медных денег. Все успокоилось.

Вскоре Алексея огорчил человек, от которого меньше всего можно было ожидать этого. Поверите ли вы, милые читатели, что этим человеком был патриарх Никон! Этот умный, этот добродетельный Никон, прекрасными качествами которого мы еще так недавно восхищались! Да, трудно поверить, но, к сожалению, это была правда!

Вы знаете, как любил его государь. Никон имел даже счастье быть его другом. Но, видно, сердце Никона, несмотря на его необыкновенный ум, было слабо: оно не могло выдержать испытания всей полнотой этого счастья. Патриарх стал таким гордым, что захотел быть выше самого царя, и не только спорил с ним иногда, но открыто не хотел исполнять тех повелении, которые государь отдавал, не спросив его мнения или совета. Добрый царь, помня прежние заслуги патриарха, прощал ему дерзости, но уже гораздо меньше стал ценить его. Это так рассердило Никона, что он самовольно отказался от своего высокого звания, оставил все дела, зависевшие от патриарха, и уехал за 46 верст от Москвы — в свой любимый Воскресенский монастырь (Новый Иерусалим*). Здесь он жил несколько лет, не соглашаясь ни на какие просьбы всего духовенства и почти всей России, умолявшей его вступить в прежнюю должность. Наконец, терпение кроткого Алексея истощилось, и Никон был предан суду. Для такого важного дела вызвали из Греции двух патриархов: Александрийского и Антиохийского. Они решили, что гордый святитель за самовольное оставление своего места, за дерзость и неповиновение царю не может быть патриархом. Торжественно перед всем собранием судей сняли с него все знаки этого высокого достоинства и потом сослали в Ферапонтов монастырь, бывший на Белом озере.

В. Маторин. Протопоп Аввакум. 1996 г.

Не думаете ли вы, друзья мои, что жестокое наказание открыло, наконец, глаза надменному Никону и заставило его раскаяться в своих поступках, совсем неприличных для служителя Божьего? Вовсе нет! Он не показал огорчения, когда снимали с него клобук* и панагию*, украшенные дорогими камнями.

В. Суриков. Боярыня Морозова. 1887 г.

Этого еще мало: он имел смелость говорить в эту минуту Греческим патриархам, что если они разделят между собой эти камни, то поправят бедное состояние невольников Турецкого султана. А когда перед его отъездом в Ферапонтов монастырь великодушный государь, думая несколько утешить своим участием горе прежнего друга, послал ему с придворным чиновником денег, две шубы и другие разные вещи, то этот гордый упрямец ничего не взял и сказал: «Никон ничего не требует».

Его гордость оставалась такой же и в ссылке, которая продолжалась пятнадцать лет, и уже не Алексей Михайлович, а его сын, царь Федор, позволил ему в 1681 году возвратиться в Воскресенский монастырь. Однако, не доехав до него, Никон умер по дороге.

Итак, вы видите, читатели мои, сколько горестей, одна за другой, терзали доброе сердце Алексея. Но это еще не все. Послушайте, какой новый удар поразил его: вы знаете, как хорошо начинало формироваться сухопутное войско и насколько правильно были сформированы некоторые полки. Но знаете ли вы, чем был занят великий ум Алексея в то время, когда выписанные из чужих краев офицеры и генералы обучали Русских воинов? Он был занят мыслями о будущем флоте России. Эта мысль для государя, не имевшего еще ни одного корабля, была очень смелой, высокой, блистательной мыслью! Он предался ей с надеждой на успех, с каким-то предчувствием необыкновенной славы, предназначенной Богом его народу; и Русские гонцы летели в Голландию, всегда славившуюся корабельным делом, за мастерами и моряками.

А.П. Рябушкин. Пир царя Алексея Михайловича в Отъезжем поле. 1898 г.

Между тем, недалеко от Московского города Коломны, в селе Дедилове, на берегах реки Оки, было приготовлено место для корабельной верфи. Ока, как известно, впадает в Волгу, а Волга — в Каспийское море, где царь и хотел обновить свои первые корабли. Вот уже приехали Голландские мастера, из которых главным был капитан Бутлер, работы начались, и скоро широкая Ока приняла в свои голубые волны, еще не знакомые с тяжестью кораблей, Русского Орла — так назывался первый большой корабль Алексея Михайловича. В то же время было построено несколько малых морских судов, и новая флотилия, удивляя все селения на берегах, мимо которых проходила, поплыла к Астрахани.

Казалось, все обещало полный успех этому прекрасному начинанию; иностранные моряки, снарядившие молодой, можно сказать, новорожденный флот России, были искусны и честны. Русские матросы, их ученики, только что начавшие трудное ученье, восполняли свою неопытность пламенным усердием и удивительной собранностью, отличающей Русских.

Но вообразите, милые мои друзья, чем кончились лестные ожидания и царя, и почти всего народа! Ужасно говорить это! Корабль и все суда, построенные в Дедилове, были сожжены одним разбойником, разъезжавшим по Волге и Каспийскому морю, — Разиным! если вы хотите знать, кем был этот жестокий и безбожный Разин, то я скажу вам кратко: он был Донской Казак, появившийся на Дону в 1667 году. Его злодейства были ужасны! Вы получите некоторое представление о них, когда узнаете, что он набрал обманом и угрозами войско в 200 000 человек, среди которых по большей части были Донские и Малороссийские Казаки, взял Астрахань, погубив мучительной смертью Астраханского воеводу, князя Прозоровского, и все семейство его, ограбил кроме Астрахани города Царицын, Симбирск, Саратов! Долго нельзя было усмирить этого злодея, но, наконец, он был пойман и казнен.

В.Г. Шварц. Патриарх Никон в Новом Иерусалиме. 1867 г.

Такое неожиданное разрушение предприятия, уже законченного и стоившего бесчисленных трудов и издержек, могло бы привести в уныние слабого человека, но умный Алексей не утратил своей твердости, и у него даже хватило духу снова помышлять о деле, так безжалостно уничтоженном безбожным злодеем.

Чтобы в полной мере показать вам, милые читатели, великую душу Алексея Михайловича, надо рассказать о том, что он сделал в 1664 году с Англичанами. В это время в Англии происходили ужасные дела: жители, недовольные своим королем, Карлом I, дошли до такого безумия, что по совету некоторых вельмож казнили его и признали власть одного из его главных убийц — Кромвеля, назвав его не королем, но протектором, то есть покровителем Англии. Весь этот новый и безумный порядок был вскоре разрушен, но судьба не вдруг наказала Кромвеля, и хотя его жестоко мучило беспокойство и душевный страх, однако некоторое время он пользовался славой. Вскоре после смерти несчастного Карла, изгнав из Англии его сына и завладев властью, равной королевской, он отправил послов ко всем Европейским дворам, как обычно делают это все государи, вступающие на престол, чтобы объявить о своем вступлении. Эти послы были везде приняты с великой честью: все боялись богатой и сильной Англии, у которой давно уже были самый лучший флот и самая значительная торговля. Итак, каждое государство для собственной выгоды должно было хорошо принять важных Английских лордов. Два из них с великолепной свитой подъезжали и к нашему Отечеству, заранее мечтая о том лестном приеме, который, вероятно, окажут им в государстве, только что начинающем налаживать отношения с Европой и поэтому, вероятно, очень уважающем всех Европейских посланников.

В. Суриков. Степан Разин. 1907 г.

Но как же ошиблись в своих расчетах эти важные господа! Как только царь Алексей Михайлович узнал, что они приехали в Архангельск, то сразу же послал им повеление не ехать дальше и тотчас оставить его царство. Вот какими словами он приказал объявить им это повеление: «что когда они своему королю осмелились голову отсечь, чего нигде на свете не слыхано, то царь Русский никакого сообщения с ними иметь не хочет». Кроме того, почувствовав с этого времени величайшее презрение к Англичанам, Алексей Михайлович отменил все торговые преимущества, какие даны были им в России царями Иоанном Васильевичем и Федором Иоанновичем. Но этого еще было недостаточно: его благородное сердце, справедливо ненавидя убийцу, было наполнено нежнейшим состраданием к бедному, изгнанному из Отечества принцу, наследнику престола Англии. Он жил в то время в Копенгагене, и царь Алексей Михайлович отправил к нему послов, которым поручил показать ему свое участие, вручить большую сумму денег и даже предложить помощь войсками против его недостойных подданных.

Это чистое, не связанное ни какими расчетами великодушие, это смелое презрение к могущественному злодею заставили всю Европу обратить удивленные взоры на престол, где сияло такое величие. Никто не ожидал увидеть его в стране, еще не имевшей Европейской образованности, и с тех пор государи, с унизительной для них честью принявшие послов Кромвеля, краснели всякий раз, когда произносили при них благородное имя Русского царя Алексея. А в числе этих государей был даже знаменитый Людовик XIV.